your guns are loaded and your lies are the bullets
so here is the trigger — go ahead and pull it now
Я люблю проводить пару часов в одиночестве: запираться в кабинете, хоть и знаю, что ты ни за что меня не потревожишь, включать музыку (кто-то из знакомых подарил проигрыватель для пластинок на прошлый день рождения, и с тех пор я исправно пополняю коллекцию сборников классической музыки) и закуривать сигару, медленно выдыхая густой, пахнущий смолой дым. Зачастую мне попросту лень думать; сил хватает только на то, чтобы откинуться на спинку кожаного кресла, вытянуть ноги и разглядывать содержимое ящиков письменного стола с таким видом, словно кто-то другой положил туда целый ворох нужных и не очень вещей. Толстая папка с документами, упорядоченными по годам; наручные часы, которые стоят целое состояние, но продолжают пылиться среди прочего хлама уже третий год, и монокль, который я купил на аукционе, и которым, разумеется, не планирую пользоваться. Просто хотелось потратить на что-то деньги. Здесь же записная книжка в кожаной обложке, страницы которой заполнены номерами телефонов и корявыми рисунками, сделанными моей рукой, пока на противоположном конце линии вместо голоса идут сплошные гудки, и охотничий нож в кобуре из коры какого-то дерева. Сам стол — добротный, тяжелый, как и все остальное в квартире. Мне нравится качественная мебель, потому что когда-то наша семья могла позволить себе разве что пластиковое дерьмо из дешевого магазинчика в одной из кирпичных арок под ближайшим мостом, где закупалось почти все население города. Нужда заставляла. Нравится, но я не цепляюсь за нее, как не цепляюсь за эту квартиру, машину, хлам в ящиках и тряпки в шкафу. Мне плевать. Если бы сегодня меня все-таки добили — пнули ботинком в висок или, пырнув ножом в бок, оставили умирать на обочине — я бы не думал о том, что не успел купить квартиру в Париже или не слетал в Новую Зеландию, или о чем там обычно размышляют на смертном одре. Ничто не имеет значения, кроме того, что я оставил бы тебя одну; так неожиданно, без какой-либо подготовки и инструктажа на будущее, что иначе, как предательством это не назовешь. Сам не знаю, почему к солидному возрасту единственной ценностью в жизни остаешься ты; более того — положение вещей едва ли изменится через месяц, год или пять, хотя многие ухитряются обзавестись семьей и развестись за ровно такой же отрезок времени. У меня уже есть семья; та, которую ни за что не променяешь на пять идиотских свиданий, знакомство с чьими-то престарелыми родителями, помолвку в компании перешептывающихся и венчание в церкви, куда мне точно дорога закрыта. Не уверен, что могу назвать себя счастливым человеком, но удачливым — однозначно. Мне повезло иметь ту, чье благополучие оказывается на порядок важнее собственного, и для этого ей совершенно не обязательно быть дочерью, сестрой, любовницей или матерью. Мы не связаны кровным родством и не проводим вечера за болтовней по душам, хотя иногда мой язык все-таки развязывается, и тем не менее ты — единственная, о ком я думаю, когда крепкий мужской кулак в очередной раз впечатывается в скулу, а на губах появляется отчетливый металлический привкус крови. Пойти на любые жертвы, лично задушить человек двадцать, лишить жизни себя, чтобы бы ты была в безопасности. Прожигаю жизнь бесцельно? Едва ли.
x x x x x
Трясущимся голосом спрашиваешь, что случилось, а я не знаю, с чего начать. Головой понимаю, что у меня перед тобой должок (нельзя просто так заявиться домой в настолько кошмарном виде, закапать пол кровью и сделать вид, что ничего не произошло), но не могу выдавить из себя ни слова — лишь морщусь и нехотя принимаю предложенную помощь, хоть и знаю, что самостоятельно способен, пожалуй, только упасть прямо в прихожей и проваляться здесь до утра, пока не приду в себя хоть немного. Наверняка подумаешь, что это все ущемленная гордость, а я не стану переубеждать или оправдываться; но это совсем не она, поверь. Каждый шаг приближает к необходимости обо всем рассказать, вот только на этот раз ограничиться небрежным «ничего серьезного, деньги не поделили» у меня не получится при всем колоссальном желании. Это только начало; нужно быть безрассудным или сумасшедшим, чтобы принять угрозу за блеф, а я, к счастью, не являюсь ни тем, ни другим, особенно когда речь идет о тебе. — Да, хорошо, — произношу, наконец, куда-то в сторону, и послушно бреду за тобой в сторону гостиной, стараясь не слишком сильно давить на тебя собственным весом. Кружится голова и тошнит, но о наличии или отсутствии у меня сотрясения мозга я все равно не узнаю, поэтому предпочитаю выкинуть лишние мысли из головы и сосредоточиться на том, чтобы идти по прямой линии. Хочется выпить грамм сто водки в надежде, что алкоголь поможет унять пульсирующую боль в ребрах. И закурить: обязательно нервно закурить, сидя в кресле, а потом — прерваться на обработку ран (ты полна решимости оказать первую помощь, и я заранее знаю, что заставить тебя отступиться сможет разве что ядерный взрыв в километре от дома) и добраться до душа, чтобы смыть с себя кровь и налипшую на нее дорожную пыль. Честно говоря, так себе сочетание: царапины отчаянно зудят и чешутся. Потом — лечь на кровать и молча таращиться в потолок, принимая тот факт, что сна можно не ждать в ближайшие часов сорок. — Все в порядке,— пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица после того, как мы не вписываемся в дверной проем, но получается из рук вон плохо, и я раздраженно закатываю глаза: не хочется тебя нервировать раньше времени. — Да-да, нормально. Спасибо, дальше я сам, — криво усмехаюсь опухшими губами и, шумно выдохнув, откидываюсь на спинку дивана. Оглядываюсь в поисках подушки под голову, но вижу только аккуратно сложенный плед. Подойдет. Тянусь к нему, но ты оказываешься быстрее, и я выдыхаю снова; горько и несколько раздраженно. Кажется, я погорячился, когда говорил, что гордость тут совсем не имеет места быть, но меня можно понять, пожалуй. Вряд ли тебе нравится наблюдать за тем, как единственная в жизни опора всего за один вечер превратилась в беспомощное черт знает что, которое даже плед под голову самостоятельно подложить не может. — Надо… надо скорую вызвать, слышишь? — нам с тобой далеко не всегда необходимы слова; сейчас, например, достаточно одного взгляда, чтобы ты поняла — больниц и скорых не будет. Ни сейчас, ни чуть позже, ни завтра; у меня и без того достаточно неприятностей, чтобы в дополнение к ним разбираться с людьми в белых халатах, убеждая их, что писать заявление в полицию вовсе не обязательно. — Да, зашить точно не помешает, — глупо спорить. Помогаешь снять куртку, а я раздумываю о том, смогу ли выполнить малоприятную процедуру сам. Где-то на боку — рваная рана, появившаяся от моего столкновения с торчащей из стены трубой. Джемпер порван и испачкан кровью, но вряд ли там есть что-то, что не ликвидируешь перекисью водорода; другое дело, что дотянуться едва ли получится. Смотрю на тебя с некоторой опаской и отрываю спину от дивана, позволяя стащить через голову кофту. Упрямо молчу, да и чувствую себя более чем странно, и совсем не потому, что не готов доверить тебе нитку с иголкой. Скорее напротив. — У меня в кабинете есть аптечка, — произношу, оторвав локоть от туловища и разглядывая порез; выглядит неприятно, но вряд ли очень глубокий, что не может не радовать. — Нужна перекись, стерильная игла и нитки, должны быть где-то рядом с упаковкой шприцов. И что-нибудь выпить, но это уже для меня, хотя ты тоже можешь. Для храбрости. Это же первый подобный опыт, я все правильно понимаю? — через силу выдавливаю из себя улыбку, пытаясь хоть немного разрядить обстановку, но понимаю, что тебе не до смеха, да и мне, откровенно говоря, тоже. Твои ровесницы ходят в клубы и курят травку на побережье, а ты занимаешься тем, что тратишь драгоценные нервные клетки на человека, в трезвом уме и добром здравии принявшего решение жить именно так. Ты достойна лучшего. Разворачиваешься и молча выходишь из комнаты, а я с трудом перебарываю желание ударить кулаком в стену или перевернуть журнальный столик. Наклоняюсь вперед и прячу лицо в ладонях, поставив на колени локти. Растрепываю и без того находящиеся в кошмарном состоянии волосы и долго смотрю в стену, прислушиваясь к тому, как ты гремишь содержимым аптечки у меня в кабинете. Жаль, что рана всего одна — предпочел бы терпеть протыкающую кожу иглу снова и снова, лишь бы не пришлось отвечать на вопросы. Могу заранее сказать, что ответы тебе не понравятся, как и единственное правильное решение сложившейся проблемы, которое только теперь начало складываться у меня в голове в нечто более или менее понятное. Знаю, что должен сделать, но пока не имею представления как, и от проклятой неизвестности орать хочется сильнее, чем от соприкосновения перекиси с порезом. Ты возвращаешься; сосредоточенно поджимаешь губы и молча демонстрируешь добытый в кабинете набор по оказанию первой помощи придурку, который почти докатился до того, чтобы рисковать еще и тобой, а я киваю в ответ. — Не боишься? — Неожиданно мне становится интересно, насколько постоянная жизнь на нервах тебя закалила. Когда много лет назад твой отец схватил пулю в плечо, и я тащил его на плече на кухню какого-то бара, одна из официанток — совсем молодая девушка, едва ли старше тебя — рухнула в обморок, когда увидела растекающуюся по полу лужу крови. А ты и бровью не ведешь: то ли хорошо притворяешься, то ли действительно не смущена, и за второе мне, по-хорошему, должно быть стыдно. — Теперь мне надо выпить. Подождем минут пять и можем начинать, хотя не думаю, что тебе не терпится, — дергаю плечом и смотрю на тебя исподлобья. Стараюсь запомнить как можно больше: едва заметную морщинку между нахмуренных бровей, поджатые губы, упавшие на лицо волосы, которые ты тут же сдуваешь. Совсем скоро ты возненавидишь меня окончательно, и тогда мне потребуется гораздо более серьезная дозировка алкоголя, чем та, что оказывается на дне бокала. Что по сравнению с этим обработка какой-то царапины на боку? Мелочь; ничтожная и совсем ничего не значащая; вполне могли бы зашивать по живому. — Потом все объясню, обещаю.
Отредактировано Lionel J. Sheppard (2017-01-12 23:36:47)
</center></pre></div>
[/float]Настенные часы отбивают полночь. Клацанье секундной стрелки буквально въедается мне в мозг. Я стою возле окна, вглядываясь в темноту ночных улиц, но не вижу ровным счетом ничего, потому что даже проклятый фонарь возле дома давно отказался работать. Ощущение, будто весь квартал вымер, и вокруг меня нет ничего, одна пустота, среди которой где-то потерялся ты. Я нервно тащу пальцы в рот, потакая дурацкой привычке грызть ногти, когда волнуюсь. Не знаю, почему подорвалась в такой час, для чего мучаю себя бессонницей, зачем всматриваюсь в темноту за окном, ведь я же для себя решила – если однажды ты не вернешься, я смогу это пережить. Столько лет подготовки не должны были пройти даром, ведь самовнушение всегда было сильной штукой. Но мне, отчего-то, впервые настолько волнительно. Впервые сердце колотится как ненормальное, будто ты где-то там, а я здесь, но тонкой незримой нитью все, что с тобой происходит отражается и на мне. Прошу тебя, только вернись. Забудь все, что я когда-либо говорила тебе, забудь как убегала из твоего дома, как кричала, что ненавижу, что ты мне никто. Просто вернись, Леон, целым и невредимым. 
