если два человека только и делают, что ищут друг-друга,
нет ничего удивительного, что они время от времени встречаются.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

сентябрь выделяется среди всех прочих месяцев. его узнаешь сразу, на первых парах. наблюдаешь под ногами желтые листья, но еще не засохшие, которые бы с хрустом разлетались под подошвой в мелкую пыль, а те, которые еще будто живые и податливые, что, кажется, поднеси ты лист к дереву, он вновь сольётся с ним_соединится воедино, снова станет частью чего-то большего, вместо того, чтобы со временем превратиться в порошок. замечаешь приход осенней поры по резкому похолоданию и, даже если не особо сильному, постоянному ознобу, когда разгуливаешь в легкой куртке или вовсе без нее. или не куртке.. и время на секунду замирает, будучи обвороженным прекрасным временем года. я ненавидела осень, мне вообще мало что нравится. отчасти от того, что, предпочитаю тепло непереносимым морозам и мне больше по вкусу задыхаться от жары, сжимая минералку в руке, чем искать спасения в отопляемом помещении круглые сутки. день рождение осенью - тоже не подарок. в купе с нелюбовью к холодам, мы получаем отсутствие хорошего настроения до, скажем, конца февраля. и, поверьте, ничем хорошим для окружающих, а тем более меня, это не заканчивается.

я провожу пальцами по шероховатой странице, смахивая пыль. собственноручные записи сливаются перед глазами, и я вижу на страницах только громадные чернильные пятна размером с чью-то историю. личные дела пациентов скользят в руках, страницы переворачиваются, издавая едва слышный шелест, который яростным шумом разносится по холодной пустоте. стрелки часов проходят очередной оборот; пробивает десять. я выпрямляюсь в кожаном кресле и откидываюсь на спинку, замедлив прерывистое дыхание. перед глазами — лица. я представляю, что сейчас ко мне зайдет джесси и облокотится на стол, начав свой веселый рассказ о том, что на этой неделе она обошлась без дозы, а роб — её парень, кажется, пытается вновь все наладить. я буду с упоением слушать её рассказы, зачарованная простотой девушки с темно-фиолетовыми прядями в волосах и бьющей ключом харизмой. она была так нелепа и вместе с этим прекрасна, тараторя свои странные истории, не приукрашая жестокую реальность, которая уже успела потрепать сутулые плечи джесси. она бы обязательно по-свойственному облизнула губы и попросила закурить в кабинете, достав из поясной сумку, одетой поверх серого оверсайз платья, пачку дешевых кэмел. какие же отвратительные сигареты. я отдерну её и протяну мальбро с ментолом, угощая девушку. на её лице ежесекундно загорится небывалая радость, и, бережно достав пару сигарет, она будет с выражением чистого наслаждения раскуривать одну из них, оставив после себя лишь бычок в граненной пепельнице. клубы дума медленно разлетятся по помещению, и я буду наполнять свои легкие едким воздухом, делая очередной вдох. но никто, конечно же, не появится. в дверь не постучится ни единая живая душа, потому что клиника опустела уже с восьми часов вечера. так какого черта я здесь торчу? вопрос напрашивается сам собой, потому выдаю все на духу — понятия не имею. вдруг в моей голове появилась навязчивая идея разобраться с рабочими завалами, выбрав для этого именно пятницу. подозрительная странность, да? я тоже так подумала. а потом осталась в кабинете после истечения рабочего дня и вот сижу здесь до сих пор, подперев голову рукой. легким движением поддев ненужные распечатки личных дел пациентов, что я разбирала порядка двух часов, скомкиваю каждое из них в бумажные шарики и бросаю в мусорную корзину, на дне которой лишь нескончаемая гора окурков. я бы хотела сказать, что это все вина джесси, но она не появлялась на пороге моего кабинета уже около двух недель.

в моих ушах настырно играет одна и та же непрекращающаяся мелодия. она сопровождает меня весь сегодняшний день, а я, кажется, и не против. становится не так одиноко разбирать ветхие материалы и таскать тяжелые тома от шкафа и до стола: будто ты на самой высокой громкости издалека слушаешь басы колонки пока пылесосишь, чтобы заглушать едкий звук. на секунду он становится приглушенным, и до меня доносится грохот на заднем фоне, что кажется мне довольно странным, так как я свято верила, что нахожусь на территории клиники в одиночестве. но, здравый [как оказалось, не очень] смысл убедил меня, что это всего лишь плод моей разыгравшейся фантазии в поздний час, потому я не придала этому особого значения, как и всем прочим мелочам, встречающемся на моем пути, и даже не удосужилась выглянуть из приоткрытого кабинета, чтобы убедиться в своих же домыслах. и,  видимо, зря, потому что через несколько секунд дверь открылась, и я медленно подняла взгляд от стола на нарушителя моего спокойствия. итан. четыре буквы и так много смысла. лучше бы я заперла свой кабинет, ушла с работы в положенное время или вовсе взяла отгул; заболела, лежа дома с высокой температурой, пережила кошмар ночных сновидений, потеряла ключи от квартиры или получила выговор. но не встретилась взглядом с ним. я едва заметно вздрагиваю, ощущая неприятное покалывание, подобное болезненному уколу, когда иголка нещадно впивается в кожу; или тому, как хмурый врач беспощадно выдирает нити из неуспевшего затянуться шрама. это не сон и не видение, потому что он взаправду передо мной. едва стоит на ногах, опираясь рукой на дверь, но я все же отчетливо вижу прочерченный силуэт и мельчайшие детали, едва освященные тусклой лампой, стоящей на письменном столе. издержки профессии. похоже, на мне лежит какое-то страшное проклятия, потому что каждый человек в моей жизни так или иначе её покидает. так случается абсолютно со всеми: итан как и джесси не появлялся в на пороге моего кабинет целый месяц.
тут всё, кажется, немного сложнее. это не пациентка в байкерской куртке, и бойфрендом —  солистом молодежной группы, а просто парень, водивший свою сестру на приемы. и в чем, кажется, дело? я задавалась этим вопросом на протяжении месяца, когда иногда вновь вспоминала о нём, как дитя лелея ушедшее. между нами не было ровном счетом ничего нас связывающего, но я до сих пор с трепетом относилась к его присутствию в моей голове. наверное, для поэтичности случая надо было добавить наречие «постоянно», но я определенно совру, приукрасив эту на вид печальную историю, увы. за этот месяц на меня навалилось вдвое большей обязанностей, потому итан был моей проблемой под номером два.

everyone knows i’m right about one thing: you and i don’t work out
You bring out the mean in me, I bring out your insecurities.. You know what I am talking about

but we should just end it now, before someone gets more hurt than they have to

— я, конечно, понимаю, что сегодня пятница, но чтобы настолько? — я прокладываю взглядом воздушные линии, когда он невольно замирает на его лица, и я совершенно не могу сопротивляться. мне не хочется отвечать ему колкостями и хитро щурить глаза, опуская их на дубовый стол. во мне бьется отчаянное желание задать терзающий вопрос: «почему ты здесь? почему снова вернулся?»; но я лишь увиливаю, боясь услышать прямой ответ, опасаясь правды.
—  так поздно, а вы работаете. не боитесь встречи с таким идиотом, как я? , —  он ухмыляется, делая вид, что всё это — лишь очередная шутка, но мы с ним определенно понимаем, что это не так, потому на комнату опускается немая тишина, и я слышу лишь то, как он откупоривает полупустую бутылку виски, которую едва удосужился предложить мне, и делает очередной глоток, — вам стоит запирать дверь своего кабинета. я уже успела об этом пожалеть. но побоялась произнести вслух
—  выпить, так уж и быть, не откажусь, — я поднимаюсь с кресла, опираясь руками на стол и проделывая расстояние до двери, оказываясь рядом с итаном. он смотрим на меня исподлобья, едва заметно обнажая зубы, и я чувствую терпкий запах выпивки. бутылка в его руках поддается моей хватке, и, сжимая её в руки, я возвращайся к столу. у меня давно сложилось мнение, что пью я за последнее время слишком много, а сегодняшнее принесенное виски так и не смогло разжечь во мне потаенные желание, а вид брукхаймера только служил наглядным примером того, что меня ждет, опустоши я бутылку, но донышке которой еще теплились остатки горячительного. выдвигаю урну, делая происходящее видимым для ночного гостя, и демонстративно выпускаю из вытянутой руки спиртное, которое с грохотом приземляется на самое дно черного мешка. легкая усмешка, ядовитый оскал. темная сторона души вновь пробудилась и ликует, укутывая меня черным одеялом.
— боюсь, до дома сегодня придется провожать тебя, — я снова бросаю взгляд на него, спускаясь на неустойчивые ноги, которые только подтверждали мною сказанное, — или ты на консультацию? вскидываю брови. а что? я совсем не против покопаться в голове итана брукхаймера, заимев в столе папку с его именем. так он будет казаться ближе.