я до сих пор помню мейрн: как мы делили одну кроваво-алую помаду на двоих, натягивали высоченные ботфорты и сбегали из дома, чтобы насладиться ночным видом сан-франциско, как мы с шумом врывались посреди занятий, не принося даже за опоздание извинения, и учительница смеряла нас почти ненавистным взглядом; как мы курили один косяк, растягивая удовольствие, и порою так же делили мальчишек, которые нравились сразу обеим. я делила с тобою всё, мейрн, и даже родная сестра не сумела стать мне ближе тебя. жаль только, что всё пошло крахом, и мы рассыпались, не выдержав ничего.

я до сих пор помню мейрн: её всегда немного поблескивающие хитростью и бесовщиной глаза, её слишком костлявые и худые руки, готовые вот-вот вцепиться в чью-нибудь презренную глотку, её смех, колкий и порой острый, её лицо, её мысли, её страх.
я помню даже её страх [помню его лучше всего], возникший будто бы из ниоткуда, и оставивший после себя запах сгоревшей травы, передавивший горло, сдавивший своими мерзкими пальцами мне нутро. тебя не стало более в моей жизни, и я решила, что ты можешь катиться пропадом, потому что прекрасно справлюсь и без тебя.

мне понадобилось ни много ни мало - около шести месяцев, чтобы перестать набирать твой номер. я всё чаще тусила с нэйтаном, наигрывая незамысловатые мелодии на клавишах, во всю глотку горланила с ними песни, хоть и слух у меня ни к чёрту, и думала, что ты, наверное, должна быть счастлива.
впрочем, я не была виновата меньше тебя. это я ососзнаю лишь сейчас, тогда же - почти до сих пор - мне казалось, что всё случилось из-за тебя.
твой гребанный маленький секрет, в который ты решила не посвящать меня [иногда я четко ощущала, как он стоит между нами, и  я не могу пробиться сквозь или через] портил всё. ты же знаешь, мейрн, моего любопытства хватит на пятнадцать ненси дрю и на столько же домашних детективов, решивших срочно выяснить подробности произошедшего дела. только я слишком уважала тебя [я любила тебя, my ex bff], а потому сдавила собственную челюсть, чтобы сдержаться. мне казалось, что в один день ты обязательно расскажешь мне всё, потому что я была ближе всех.

неоновым осветился экран - стойко значился error - я ошиблась, и от этого было больно.
мне всегда думалось, что ошибки - не моё.

сегодняшний день ознаменовался траурным с самого гребаного утра. мне не удавалось ни распечатать нужные документы, потому что принтер то накрывался, то отходил, стоило мне позвать кого-то на помощь; белоснежно чистая когда-то блузка летела с криками в урну, ибо отвратное бурое пятно на ней уже не отстирается никогда; ноыве туфли jimmy choo со змеиной кожей ныли и почти плакали, пытаясь всё отойти от того, как я умудрилась наступить на жвачку посреди своего пути; руки систематически начинали дрожать, и приходилось успокаиваться, корить и ругать себя, чтобы прийти в норму и продолжить работать дальше.

я хотела поскорее ломануться загород, чтобы, откинувшись на сиденье своего авто, рассматривать пейзажи за его окном: любоваться туманом, сквозь который с трудом, но всё же, можно было различить силуэты почти бесконечно тянущегося тёмного леса.
смотреть на это, сидя на холмах, - лучшее, что могло бы со мною произойти, но я торчала в душном офисе [и неважно, что потолки в четыре метра и окна от пола до самого верха.], и сваливать куда-либо было нельзя.

я была расхлябанной, расстроенной и разочаровавшейся, а потому каждый, кто подходил, сваливал сразу же, видя моё совсем не радостное лицо. сид умудрился испоганить мне всё - удивительно талантливый человек в моей жизни.
от него не было ни сообщений, ни звонков, ни чего-либо, что могло бы дать понять, что он хочет поговорить со мной, увидеть меня или узнать, как же там идут мои дела, но его фигуру, удаляющуюся дальше по улице, я заметила сразу же, будто бы более ничего не была способна, и с той минуты всё пошло совершенно наперекосяк.

мысли стали сбивчивыми, все движения судорожными, и я боялась подойти к киану, зная, что в любой момент могу начать истерить. ровно двадцать лет назад этот гребанный мудак появился в моей жизни, и сегодня решил всё повторить.
я не звала его на бис. мне это к чёрту не было нужно, я только стала наслаждаться происходящим, становилась счастливее и думала, что, может, мне пора съехаться со своим парнем, как появился он.
thanks a lot, мудозвон и кретин, радости моей границ не имеется.

но время тикает, я продолжаю метаться и прятаться от лишних глаз и пересудов, а после - стоит отметке приблизиться к шести вечера - сваливаю, смахивая всё на навалившуюся усталость, отвратное настроение и срочные дела в квартире.
срочные дела - это бар. желательно, что-нибудь покрепче и кто-нибудь, кто не будет лезть ни с вопросами, ни с подкатами, ни с поддержкой. мне хотелось побыть совершенной одной - во всём мире одной - и понять, насколько дерьмово складывается теперь ситуация.
а ещё, мне срочно нужно было осознать, хочу ли я сама увидеть его, и почему.. почему меня это так ранит.
наверное, старые раны не перестают кровоточить даже со временем.

ушедшие люди - всегда должны оставаться там - лучшая заповедь из всем известных. потому что они подобны могилам или призракам с кладбища - встречи с ними никогда не несут ничего хорошего, ничего счастливого, ничего радостного.
[ты в жопе, мириам, ты в глубочайшем дерьме]
и я сдерживаю рыдания [как же я проебалась], подступающую тошноту от нервозности тоже, и закрываю руками лицо, прислоняясь лбом к холодному зеркалу в женской уборной.
я не знаю, что это за бар.
я не знаю, кто здесь может тоже оказаться.
я просто хочу сдохнуть, потому что пять лет назад человек, которого я любила, пропал, а сейчас же - вернулся.
и вернулся он не ко мне.

все люди, дорогие и близкие, уходят, оставив меня на обочине. они находят кого-то лучше, сильнее, красивее [даже здесь я не способна выиграть] и исчезают вдали, пока я, вся из себя гордая и равнодушная, продолжаю стоять.
и ждать.
ждать, пока кто-нибудь не подберет меня сзади в надежде, что сваливший вернётся [а они никогда не возвращаются], но в итоге, иду вслед за ними, потому что иных путей и не знаю.
господи, я погрязла.
господи, да нихуя я не смогу с этим справиться.
когда тебя сначала променивает отец на неизвестного мальчишку, мать на сестру, брат на новый прекрасный мир, а подруга - хрен пойми на что, начинаешь сомневаться в себе и думать, а где именно ты прокосячился.
видимо, вся мириам морару - одна сплошная ошибка.
видимо, error неоново красным должен гореть надо мной.
и я пытаюсь взять себя в руки, потому что разрыдаться в задрипанном баре как-то не улыбается, но сдерживаться буквально не в состоянии. одна мысль, что киан может так же уйти, как и они все, и бросить меня на дороге - вечно в моей голове эта отвратная асфальтированная дорога - доводит меня до абсурда и ещё больших истерий. мне нельзя оставаться одной, я ненавижу оставаться одной.
и стоит мне подумать, что я в силах справиться с этим состоянием, как чувствую, что накатывает новой волной. я плохо умею плавать, я херово спасаюсь от морских волн, они всегда настигают меня и сбивают с ног.
и сейчас тоже, ну конечно же, сбили.
напор воды становится самым сильным, резко и больно брызги ударяют прямо в лицо, я подставляю его, чтобы хоть как-то суметь себя привести в чувство, но нихрена не приводится.
нихрена и никак.
рядом открывается дверь, кто-то заходит внутрь. интересно, кому в этот раз предстоит увидеть мой вселенский позор? и поворачиваясь, сталкиваясь взглядом с её, всё, что слышу - собственный стук в висках.
весь мир сужается до полутора метра.
весь мир сужается до нас.

ушедшие люди  - это мёртвые люди, и место им только на кладбище. я должна была помнить об этом, стоя сейчас напротив неё. я должна была умыть своё лицо [безумно сейчас красивое, блять] и просто пройти мимо, как делала это раньше.
но это мейрн.
я помню, кем была мейрн. я помню, какой была моя мейрн.
и впервые в жизни мне кажется, что я разделяю её страх с привыкусом боли, горькости и остроты.
мы всё делили с мейрн на двоих - мне не было жаль для нее ничего - даже самих себя.