в н е ш н и й   в и д
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
| рост 155 см, но на каблуках чуть выше |

— Уверуйте в Бога нашего — Иисуса Христа!
— Да отцепитесь вы от меня!
Ходят тут всякие, портят мне настроение своей отвратительной пропагандой! И без религиозных фанатиков этот день стал для меня очередной катастрофой: будильник зазвенел не в нужное время, понравившегося мне кота, фотографию которого я гипнотизировала весь вечер в инастаграме очередного приюта, забрали другие добрые люди, кофемашина сломалась, любимые джинсы не налезли из-за лишнего килограмма, отложившегося на боках, предположительно, благодаря пончику из «Dunkin Donuts»… словом, список несчастий лишь за одно утро оброс новыми печальными подробностями, и я всерьез задумалась над тем, чтобы не выходить из дома вовсе, но зов гражданского долга отчаянно стыдил меня за леность и мнительность. Именно поэтому, нервно поправляя лямку сумки, я неслась со всех ног в центр борьбы со СПИДом, не имея ни малейшего представления ни о своих обязанностях на устроенном им мероприятии, ни о причинах внезапного желания помочь, возникшего во мне, наверное, от простой скуки. Волосы цеплялись за ремешок, ветер дул прямо в лицо, попытка достать проездной на автобус закончилась падением ключей; и не абы куда, а под припаркованную машину. Я, привыкнув к врожденной неудачливости, со стойкостью переносила мелкие напасти, даже не давала себе положенные пять секунд на нытье и передышку, но преследование религиозных агитаторов все-таки вывело меня из себя. И рявкнула я на них от души и со знанием дела, прекрасно зная, что к концу дня я о своей грубости буду вспоминать с укором, потому что меня можно называть кем угодно: недотепой, дурочкой или девицей с огромной дырой в голове, в которой туда-сюда гуляет сквозняк, но чтобы хамкой! В свое оправдание могу только сказать, что быть праведником и жить по десяти заповедям достаточно сложно, и бывают такие ситуации, когда нет мочи прикидываться хорошим.
Благотворительная акция. Толпа народу. Ящик для пожертвований. Я скидываю пару монет в эту пластмассовую коробку, слышу их звон и двигаюсь к фуршетному столу, наплевав на предостережение домашних весов, цифры на которых постоянно растут. Салаты, пирожки, пунш… с тяжелым вдохом отворачиваюсь от соблазнительных носителей калорий, в последний момент предпочтя ожирению алкоголизм, и половником наливаю в стакан желтой жидкости, от которой тянет ромом и цитрусовыми. Чуть дальше, ближе к сцене, на которой готовится выступать один из именитых профессионалов в области медицины (и попробуйте мне только сказать, что я объясняю недостаточно подробно!), в ряд выстраиваются посетители, лелея надежду занять ближний к микрофону стул, чтобы лекцию было нормально видно и слышно. Сама я не посещаю никакие центры в качестве пациента, хотя в подростковом возрасте мне советовали наведаться в центр борьбы с булимией — а может, и анорексией; это было настолько давно, что я уже не помню, какое из пищевых расстройств тянулось дольше и раскрыло родителям глаза на весомость моих проблем — и пройти бесплатный курс лечения у всем известных психиатров вместе с группой таких же неудачников, как и я. Сначала, конечно, я отнекивалась, артачилась и делала вид, будто самостоятельно смогу вытаскивать у себя изо рта пирожные, когда обычные успокоительные не подействуют, но потом — сдалась, наивно предположив, что родственники и друзья не посоветуют откровенно дурацкого и неэффективного выхода из облюбованного мною темного угла. И знаете что? Ничего подобного. Глубокие познания дипломированных специалистов давили на сознание; их профессиональный жаргон трансформировал обычную, всем знакомую «социофобию» в «социальное тревожное расстройство», и значимость термина становилась слишком серьезной, чтобы никто из нас не посчитал себя долбанутым на всю голову шизиком. Я отсидела положенных два месяца, посетила штук пять или шесть семинаров и, прикинувшись здоровой девочкой, кинулась в обратную сторону от центра и была такова. В целом, полученный опыт не стал совсем бесполезным — благодаря ему я укрепилась в той простой мысли, что  спасение идет извне, из сердца и страдающей души, от завываниях которых тебе нужно избавиться в краткие сроки, чтобы не достигнуть точки невозврата. И если ты не захочешь себя спасти — никто не станет твоим личным суперменом, никто не вправит мозги, никто не подскажет наилучший способ. Попивая пунш, я хмурилась, окидывала взглядом незнакомцев и недоумевала: неужели они думают, что пламенная речь левого человека чем-то им поможет? Разве это не очевидно, что СПИД передается половым путем, и чтобы его избежать, ты должен отказаться от незащищенных половых контактов? И разве не ясно как божий день, что синдром приобретенного иммунного дефицита неизлечим, и советы семинаристов напомнят больным лишь о том, что есть вещи, которые они делать не могут?
Стакан — на стол; остатки пунша спокойно разбредаются по дну, заполняя свободное пространство. Я уверенно встаю напротив маленького, но длинного столика, то и дело поглядывая на свою напарницу, Шеннон, пришедшую в центр ради бескорыстной помощи. У нас перед носами стоят четыре глубоких миски. Одна — с красными ленточками, другая — с презервативами, и весь запас этих символичных сувениров мы обязаны раздать освободившимся после семинара женщинам и мужчинам. Я беру в руки фиолетовый квадратик с надписью «Durex», верчу вокруг своей оси и тяжко вздыхаю. Всю прелесть этого устройства я вряд ли когда-то постигну.

х х х
беспечный чиж с утра поет,
а сельдь рыдает: всюду сети;
м н е   х о р о ш о,   я   и д и о т,
а умным тяжко жить на свете.

Здравствуйте, держите, пожалуйста. Здравствуйте, держите, пожалуйста. Отрепетированные реплики соскальзывают с губ без особых усилий, но сосредоточена я отнюдь не на волонтерстве, а на чертах лица девушки, стоящей неподалеку; ничего особенного, вроде симпатичная и милая, одета без лоска, а чудо как похожа на мою любимую певицу! Я не слепая фанатка, обожающая знаменитостей до такой степени, что даже под себя от восторга писаюсь при встречи с ними, но упускать возможности не люблю. Да, неловко подходить к человеку и неловко отвлекать его, однако пара миллисекунд стыда стоят общения с кумиром, поверьте мне.
Пихаю в правый карман презерватив, в левый — ленточку, вооружаюсь блокнотом и шепчу Шеннон, что отойду на какое-то время. Она ничего говорит, только недовольно качает головой и машет в сторону рукой, мол, не задерживайся там. Нацепив свою самую лучезарную улыбку, я сокращаю расстояние между мной и знакомой незнакомкой, убираю прядь волос за ухо и…
— Извините, что отвлекаю, — начинаю скороговоркой, — но можно попросить у вас автограф?.. — и тут до меня доходит: эта девушка смахивает на мою любимую певицу издалека, но при ближайшем рассмотрении в ней не остается ничего похожего. Стыдно-то как. То есть, я постоянно попадаю впросак, но что же это такое… — Ой, — мои глаза испуганно округляются, я делаю шаг назад и прижимаю блокнот к груди, заливаясь краской. — Перепутала. Простите. Я… — легче всего было бы объяснить ход моих мыслей, но в критических случаях моя рациональная часть отключалась от мозга и оставляла меня с проблемой тет-а-тет — нести чушь и выглядеть полной идиоткой. — Держите. Предохраняйтесь! — хватаюсь за презерватив и красную ленту, словно за спасательный круг, вытаскивая скромные запасы из карманов и протягивая собеседнице. А то она без меня не знала, что секс бывает опасным. — Я — Эмма, — совсем не к месту представляюсь, не сбавляя напора наигранной улыбки. Вот вам факт: вылазка из дома не удалась. А я — тотальная и беспросветная клуша!