что меня не убьёт, то ещё пожалеет, похоже.
мне к лицу что угодно: бессмертие, бред, бездорожье.
двум смертям не бывать. от одной же сбежать невозможно.
я смотрю на тебя —
и заходится сердце тревожно. 
[indent=2,1] Я не была ни королевой вечеринок, ни самой популярной девчонкой в школе, ни завсегдатаем ночных клубов и сомнительных баров, и внимание мужчин для меня не было чем-то банальным, обыденным, таким, чем можно разбрасываться. Я, конечно, не старалась понравиться каждому встречному, не пыталась выглядеть вызывающе или вести себя как-то неподобающе, а потому каждый упущенный шанс не был для меня унизительным, оскорбительным или обидным. Ну, не срослось – так не срослось. Мне это всегда казалось странным; женщина не должна выставлять себя напоказ, не должна стелиться перед мужчинами, стараясь показать все свое великолепие всей улице разом, не должна откровенно изгаляться ради заинтересованного взгляда или похабной улыбочки. Но, к сожалению, мы живем в двадцать первом веке, и то, что считает старшее поколение неприемлемым, давно уже стало нормой. Это одобряется, это выдвигается на первый план и этого нельзя избежать. Старомодность взглядов не всегда соответствует моему собственному поведению, но что с этим поделать? Даже при всем своем несогласии, при всей своей индивидуальности выбиваться из стандартов не вариант; тот, кто должен, сам все поймет, а люди глупые и поверхностные исчезнут незаметно сами.
[indent=2,1] Ложась спать, я редко осмысляю пройденный день и, просыпаясь, не думаю о дне грядущем, о том, что случится со мной, вверяясь судьбе, или, может, случайности. Но мечтать и осознавать себя здесь и сейчас достаточно интересно, чтобы просто так от этого отказываться. Иногда я думала о том, что было бы, будь моя мать чуть настойчивее, и окажись мы на солнечной Корсике, откуда она родом и была; или, будь я более послушной дочерью, осталась бы я в Эль-Пасо так, как этого хотели родители? Я думаю о том, что жизнь порой несправедлива и о том, что я хотела бы иметь. Ну, и, конечно же, я думала о любви. Как о большом и самом светлом чувстве, на которое у всех, определенно, разный взгляд. И я часто вспоминаю недавний инцидент, случившийся в кофейне неподалеку от дома: за столом просто шел спор, дружеский, отчасти шутливый и ничего не значащий – как и положено, о дружбе и любви, о дружбе и тех самых глубоких чувствах, порождаемых и ею, и в ней. Отчего-то я была уверена, что стоит только кому-нибудь подняться и покинуть свое место, разговоры утихнут, тема претерпит изменения, когда кто-нибудь скажет что-нибудь наиболее интересное для остальных. Но компанейские ребята сидели и с жаром в глазах отстаивали свои мнения, приправливая доводы активной жестикуляцией и я, попивая свой черный чай за одиноким столиком, наблюдала за ними с чисто профессиональным интересом и абсолютно добродушной улыбкой.
[indent=2,1] Занявшие одну из позиций, мужчины, под усмешки бариста и официантов, заливали свою старую песню о том, что: да не бывает, блять так, что мужик взял – и разглядел любовь всей своей жизни. Или да, или нет. Или у него влечение и подсознательное «ага, можно трахнуть», или ни черта подобного там нет и не будет. Эти штучки не прорастают сквозь тонны создаваемых иллюзий, они четко прослеживаются в списке, напротив каждого пункта которого ставишь галочки. И галочек может сталь или больше, или нет, и зависит это чаще всего от самой женщины. Очаровательные спутница, скорее всего студентки, манерно закатывали слова, когда их друзья, а может и не только, позволяли себе низкую лексику, цокали, а одна даже краснела, вырисовывая что-то на своей салфетке. Но, они ведь не могли промолчать – я была уверена, что каждая из них ждет своей минуты славы, возможности высказаться под одобрение окружающих «соратница», а, главное, под успокоение собственного недремлющего достоинства, самоуважения, чести и мечтательности. В результате женщины, под одобрительные взгляды официанток, просто обязанные перечить, вставили свое весомое слово: «любовь вырастает из дружбы, и она – самая крепкая. Конечно, периодически разбавлять ее приятными бонусами в виде секса с тем самым другом – ничего особенного» – добавила пунцовая миловидная блондинка, оторвавшись, наконец, от листочка и глядя на заинтересованного в ней парня, «но любовь, она, черт возьми, она – любовь, нечто особенное и необъяснимое», добавила ее бойкая подруга, сжимая в руке хрупкую чашечку с остывающим кофе. «При этом никто не прочь периодически трахнуться с другом, так, ничего особенного» – включилась снисходительно третья, «но вот любовь, она-то – нечто особое!» – заключили они, отбивая друг другу пять. Мне хотелось оборвать развивающиеся грубые пререкания подобно умудренной жизнью и опытом тетушки, остановить и грубо намекнуть, что – да вы смотрите под разными углами, а твердите об этом и том же безостановочно! Но я ведь сама не знаток, чтобы говорить о чем-то подобном, а потом так и осталась на месте, изучая расписание в ежедневнике.
[indent=2,1] А сейчас я смотрю на Лоуренса и в волнении, мне, в принципе, не присущем, и ничего не могу по нему увидеть; он не похож на тех юных ребят, он не кричит всему миру о терзаниях в собственной душе, не выпускает на волю мысли и тщательно сдерживает себя словно адскую гончую – на тонкой холщовой веревке, хоть и понимает, что еще чуть-чуть, и нервы лопнут стальными канатами. Мне бы хотелось копнуть поглубже, заглянуть в самое нутро не к глупому школьнику и не к озабоченной собственным внешним видом подружке, а к состоявшемуся взрослому человеку, к тому, с кем работать было бы – чисто удовольствие, но у меня с контролем куда лучше: я не отвожу взгляд и не подбираю тщательно слова. Я не собираюсь лезть на рожон и не хочу доводить его до точки невозврата крутящимися в моей голове вопросами, хоть они и порождены лишь дружеской участливостью и заботой, присущей любой девушке. – Если пообещаешь поторопиться, я буду ждать столько, сколько потребуется, – понимаю, что шутка сама себя изжила, и говорить о спасениях девы суперменом или, ну, не знаю, еще каким-нибудь героем – лишнее, а поэтому позволяю ему выговорить то, что он думает, и жду, закусив в надежде губку и уставившись исподлобья лишь потому, что рост не позволял сделать это иначе. – А моя мать была уверена, что мне не место на кухне, – пожимаю плечами, будто оправдываясь, и вновь замолкаю, понимая, что моя чрезмерная расторопность поговорить и желание ответить на все фразы, безостановочно перебивая, никак повисшее между нами «нечто» не сбалансируют. А потом… а потом он просто потирает меня по плечу, словно бродячую псину, которую не может забрать к себе домой, извиняясь, разворачивается и закрывает перед моим лицом дверь, и я даже хочу ножкой топнуть от обиды – потому, что, да, мне стало обидно – и если это не первый раз, то не стоять мне на этом месте! – Да, конечно, – проговариваю я в пустоту, пялясь туда, где еще мгновения назад стоял обольстительный сосед, – как-нибудь в другой раз. – Развернуться и уйти самое время, и это я и делаю, обхватывая голые плечи руками и возвращаясь домой, и только у собственной квартиры добавляю, вновь обернувшись: – Приятного вечера, – и думаю, что мне действительно стоит переосмыслить что-то о себе перед сном; найти момент, когда что-то пошло не так, когда что-то во мне переломилось и позволило вежливому, самому логичному и обоснованному отказу подкосить во мне уверенность в собственной…чем?
→ → → ВНЕШНИЙ ВИД ← ← ←
[indent=2,1] В любом случае, теперь мне ничто не мешает принять предложение одной из подруг встретиться и неплохо провести где-нибудь остаток вечера, и, возможно, ночь, и я отвечаю своим согласием на ее крайне эмоционально смс, тут же направляясь к шкафу. И мне, в принципе, настолько плевать, как я буду выглядеть в кругу друзей, что я вытягиваю самое не яркое платье, приведенное в порядок, стаскиваю его с лестницы и легко влезаю в него, мучаясь, правда, с неудобной молнией. Кошка наблюдает с интересом, развалившись на подушке кверху пузом, облизывает усы и дергает ушами, словно прислушиваясь к чему-то, и когда я, наконец, подбираю вместо босоножек классические светлые лодочки, подрывается с места и несется в прихожую. – Надеюсь, ты решила сбежать и покинуть меня навсегда, – я щелкаю пальцами в воздухе, пытаясь подобрать имя, но не могу, а унижать кошку просто так ниже моего достоинства, и я просто иду следом, когда слышу тихий стук. – Кто бы там ни был, надеюсь, у тебя веская прич… – открываю резко дверь, откидывая волосы за спину второй рукой, и смотрю с удивлением на застывшего у порога Лоуренса, – У тебя есть пицца? – глупо переспрашиваю, и больше мне нечего сказать. Будь я моложе, или, например, глупее, я бы наверняка хлопнула дверью со всей присущей мне экспрессией, но все, что я вижу – напряженного из-за неловкости симпатичного соседа, который мне, определенно, пришелся по душе, и я улыбаюсь ему располагающе, открывая дверь шире в немом приглашении. – Знаешь, главное, чтобы тебе не пришлось в результате провести время, держа мои волосы, пока я буду обнимать унитаз, а остальное неважно, – и, черт возьми, я вновь не выдерживаю, несу непонятно что и пытаюсь отшутиться, разбавить атмосферу непринужденностью, но вновь и вновь делаю и говорю не то и не так. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней лбом на пару секунд, считаю до пяти и отрываюсь, поворачиваясь к красавчику с самым непринужденным видом. – Прости, что я много болтаю. Так всегда, когда я нервничаю, или мне кто-то нра… – осознаю, что не хочу выводить себя собственноручно на чистую воду, и потому замолкаю, едва не прикусив губу, отбираю у Лоуренса коробку с пиццей и дефилирую на кухню.
[indent=2,1] – Проходи и располагайся, и не обращай внимания на кошку, она ненавидит абсолютно всех, – слышу странные звуки за своей спиной и с удивлением замечаю, как мохнатое чудовище трется ласково о ноги чужака, выдавая из своей груди самые прекрасные звуки, на какие только способна, ласково мурча, – Ты…ты…ты! Подлая предательница! Любишь всех, кроме меня, – я теряю интерес к пицце, готовая разразиться потоками разочарования на стервозное животное и меня останавливает только то, что мы с ней не наедине, и это здорово. Иначе не уверена, что она не попыталась бы выцарапать мне глаза. Раз уж голуби не клюют. К пицце приходится вернуться, и я даже нахожу в холодильнике несколько видов сыра, решая добавить все потому, что пиццу не испортит ничего. Заправляю соусом, не жалея ни сладкого томатного, ни острого чили, и разогреваю, напевая себе под нос бессмертные хиты Хуанос и Рики Мартина по очереди. Когда духовка пищит через минут пятнадцать, на столе в небольшой кухне уже оказываются стаканы для виски, охлажденная кола и горячая пицца. – Ну, Лоуренс, почему ты передумал? – я пододвигаю ему закупоренную бутылку, разрезаю пиццу и откладываю подальше нож, усаживаясь на своем месте поудобнее.
Отредактировано Francesca Castro (2016-11-30 21:47:00)
</center></pre></div>
