Один вопрос который мы задаем вселенной изо дня в день. Один вопрос, на который не отвечает никто. Это мучает постоянно и не дает засыпать по ночам, едва коснувшись подушки. Он связан связан со всеми проблемами наших жизней, которые мы по ошибке привыкли считать чем-то значимым и важным для этого мира. И, никогда не будет ответа на этот вопрос, потому что никогда не будет человека, который мог бы подобрать верные слова для того, чтобы объяснить, почему с нами происходит то, что происходит. Каждый раз, когда слышишь от знакомых о случайной смерти кого-то из их близких, когда пролистывая каналы по телевизору замечаешь, что в очередной раз звезда телеэкранов или популярный артист умер от неизлечимой болезни, внезапно поразивший его внутренние органы. Он сгорел, как сгорают люди вокруг, которые изо дня в день ходят на работу, гуляют с родными, выходят замуж, заводят собак и рожают детей. И они делают все это, не подозревая, что их клетки, их разум постепенное поражает какая-то неизлечимая болезнь, которую распознаешь уже на тех стадиях, на которых сделать ничего нельзя, или с которой на любой стадии ничего нельзя было бы поделать.
          Я хотел стать неврологом, потому что мне было это интересно — та цепочка, из-за которой люди сходят с ума, из-за которой перестают ходить или воспринимать мир таким, каким воспринимает его здоровый человек Я учился, потому что действительно хотел помогать людям, отстаивать их права и смотреть на мир немного с их стороны, но я и представить не мог, что мое желание так по-глупому обработается вселенной и будет перевернуто с ног на голову. Моя болезнь решила за меня. Моя болезнь устроила в моей жизни такие вещи, на которые я не в состоянии повлиять, как бы ни пытался. И мне пришлось забыть о карьере врача точно так же, как гимнаст забывает о своих мечтах с переломом позвоночника, а слепой не может писать картины.
          Я мог бы сказать о том, что последние несколько лет испытывал слишком много жалости к себе, которая стала пеленой в моих глазах, застилающей проблемы, происходящие вокруг. Моя болезнь застигала меня в самые неподходящие моменты, к слову, подходящих моментов не было никогда. Но каждый раз, словно в первый, я был не готов к такому повороту судьбы и проходил все заново, как маленький мальчишка. Я был чрезмерно благодарен Венди постоянно, за то, что она рядом, за то, что со мной даже в те моменты, когда и сам я терял веру в себя. Я обнаруживал ее в ногах у свой кровати с книгой на коленях или обнимающую крепко со спины, прижимая меня к себе, когда мне было это необходимо. Она вселяла уверенность, когда я чувствовал страх, и это всегда помогало. Я думал о том, что если кто из нас когда-либо потеряет силы жить дальше, спокойно отдаваясь судьбе и позволяя ей распоряжаться, то это точно будет не она. Я думал, что не достаточно страдаю, что меня будто есть за что наказать, но я не представлял, что мои мысли опять сыграют злую шутку с моей жизнью. И после этого я чувствую, как теряю силы теперь, когда они нужны мне больше всего.
          Я смотрю на нее лишь несколько секунд, пока веду машину на пути к дому ее родителей, в котором мы сегодня будем отмечать один из величайших американских праздников. Она бросает короткий взгляд, и моя рука машинально тянется к ее бледным тонким и холодным пальцам, которые я накрываю, чтобы согреть и почувствовать ее. Я вспоминаю что едва ли видел ее слезы с того момента, как все произошло. Она удивительно сильная женщина, и я всегда восхищался ее силой и стойкостью. Но мне думалось, что я бы хотел видеть, как она плачет, мне казалось, что тогда ей стало бы легче в эмоциональном плане, и она не была бы такой жесткой и непробиваемой, какой пыталась казаться. Я временами убираю слезы с ее щек, когда она, засыпая на моем плече, наверное, и сама не подозревает, что плачет во сне. Но я не помню, когда она последний раз плакала во весь голос, всхлипывая и используя множество салфеток, в бодрствующем состоянии. Слишком тяжело смотреть на нее такую, потому что я ничего не могу, потому что никогда в жизни я не чувствовал себя более беспомощно, чем сейчас.
          Я искал все эти признаки. С того момента, как начал видеть что-то необычное, непохожее на ее привычные движения, на ту Венди, которую я видел изо дня в день, я начал искать, как настоящий параноик и врач в одном ключе, я выискивал симптомы, которые доказали бы мне неправильность моих мыслей. Я пристально наблюдал за ней только для того, чтобы убедиться, что я не прав и успокоить себя, потому что больше всего на свете я боялся, что мои мысли будут верными. Больше всего на свете я ненавидел себя в те моменты, потому что я не мог ничего сделать, и не смогу в будущем и я это знаю, потому что нет выхода из этой ситуации. Мое сердце словно медленно погасло, как догорающая свеча, когда в больнице, после всех этих утомительных обследований и анализов я услышал то, чего боялся больше всего — подтверждение диагноза, которое давало нам несколько месяцев. Мне не нужно было объяснять все дальше, потому что я и сам понимал, как это будет.
          — Венди... — я попытался взять ее за руку на подходе к распахнутым входным дверям дома, в котором нас ждало множество гостей, но она выскользнула из моих пальцев, а радостные возгласы матери моей жены не дали ей услышать мой голос. В секунду, как я вошел вслед за моей женой в дом и за нами закрылась дверь, все завертелось слишком быстро, как в фильме в моменты, когда громкая, одновременно и тревожная, и веселая музыка саундтреком накладывается на происходящие события, чтобы показать, что все счастливы, но это будет продолжаться недолго. Она смотрит на это по-другому. Я лишь не успеваю уловить всеобщее настроение просто потому что я слишком не похож на них, потому что в моей голове слишком много темных комнат, спрятанных за железными дверьми с огромными замками и выброшенными от них ключами. Венди же считает, что ее семья — это не те люди, с которыми стоит отмечать какие-то праздники, она смотрит на них временами слишком враждебно, рассказывая мне то, что думает ситуации в целом, ее нельзя за это осуждать, потому что она смотрит на это со своей точки зрения, которая всегда казалась мне ужасно важной и интересной.
          Я поглядываю краем глаза на нее в тот момент, когда замечаю, как ее горло будто отчаянно пытается проглотить большой кусок какой-то пищи, а она смотрит в одну точку, не моргая и немного сжимая губы. Я опускаю взгляд на ее руки, и вижу, как одна из них крепко сжимает вилку, а другая немного тянет на себя скатерть. По спине пробегаются мурашки, и я тут же хватаю ее за руку, крепко сжимая ее, чтобы почувствовать как можно сильнее, как спадает ее напряжение. Она отпускает скатерть, позволяя мне ухватить ее пальцы и поднести к своим губам, и поворачивает голову ко мне. Я улыбаюсь сквозь поцелуй, потому что мне слишком тяжело смотреть на то, как она держится, будто из последних сил. Мне знакомо это, поэтому тяжелее вдвойне. Я бы никогда не пожелал ей испытывать даже маленькую долю тех эмоциональных потрясений, что когда-либо чувствовал я.